Поводырь - Страница 17

Заночевали в Турумово. Безсонов пришел на ужин, но был каким-то немногословным, загадочным. Сжевал свою порцию и ушел в «черную», к своим. Да и черт с ним. У меня было чем заняться. Изучал добытые у варнаков бумаги — обычные подорожные, выписанные как бы курьерам по почтовому ведомству. Под чутким руководством прибалта, разобрал и даже успешно собрал свой чудо-револьвер. Разобрался-таки куда деваются непокорные капсюля с запальных трубок. Не поверите — сваливаются! Патрон с запальной дыркой вставлялся в барабан не сзади, как у нормального революционного нагана, а спереди. А вот со стороны стрелка из барабана торчали узкие столбики-трубочки, на которые и надевались запальные цилиндрики. При такой вот системе-нипель единственный способ не потерять возможность стрелять — держать пистоль стволом вниз.

Новокузнецк на моей «генеральной карте» был еще просто Кузнецком. А Междуреченска не существовало вообще. Да ладно бы только его. Не нашлось Кемерово и Новосибирска! Я понимаю — Новосибирска нет. Он и появился-то только когда мост начали через Обь строить. Но Кемерово! Неужели уголь в тех местах еще не нашли?! Там пласт из земли утесом торчит, кем нужно быть, чтоб мимо пройти?

Отметил на карте. Заодно пометил Темиртау, Верх-Тару и пару речек с золотыми россыпями. Напряг мозги и подписал место рождения Искитим-цемента, Линево с белыми фарфоровыми глинами, Александровское с кварцевым стеклом и, раз пошла такая пьянка, Колпашевскую нефтяную скважину.

А потом нашел пустыню. Глянул на Алтай в районе будущего Чуйского тракта, а там ни-че-го! Южнее Бийска пара невразумительных точек с пометками то ли деревень, то ли туземных стойбищ. Как же так?! А как я с Китаем торговать буду? Как же мне богатство заснувшей империи вперед англичан вывозить, если туда даже пути еще нет?! Непорядок! Провел тонкую черную линию. В самом низу, поближе к границе, вычертил аккуратный прямоугольник — крепость. А при ней — таможня. Ее рисовать не стал — так запомнил.

Задумался. Долго так сидел — свеча на пару сантимов сгорела, прежде чем решился и классическими черно-белыми прямоугольниками обозначил трассу Томской железной дороги. Вот так! План на пятилетку! Даешь!

В дороге пытался читать бумаги. Оказалось, у меня с собой целая куча инструкций и поручений. Читалось хорошо, понималось плохо. Большая часть текстов касалась размещения ссыльных поляков. Все время упоминались какие-то прошлогодние события в Польше и близлежащих губерниях. Следовало обратить внимание, поспособствовать и особенно учитывать… А я понять не мог — на кой панов в Сибирь-то? Тут народа мало, они сразу выделяться станут. Землячества образуются. У меня деревень не хватит, чтоб только по одной ссыльной семье в каждое расселить. А мне еще предписывалось ограничить проживание ссыльных в губернских, штатных и заштатных городах только лицами дворянского сословия. Ага! В деревню! В глушь! Быкам хвосты крутить! Много они там насеют, напашут…

В душе боялся и, тем не менее, надеялся, что не обнаружу в документах ни про инвестиции, ни про рост благосостояния граждан. Это так начальство новым региональным начальникам как бы намекает, что готово и к инвестициям и к росту благосостояния. Своего, конечно, плевать им на граждан. Да и, что они сами — не граждане что ли? «Всесторонне поддерживать деятельность администрации Алтайского горного округа» — так я это и так собирался делать. На Алтай у меня вообще планов громадье накопилось…

Третий день путешествия Сибирским, который оказывается все-таки Московский, трактом начался раньше предыдущего. Встали еще на рассвете, и собрались быстрее. Смотритель не слишком радел за санитарное состояние вверенных ему помещений. Даже в «белой» с потолка падали клопы, а что творилось в мужицкой гостинице — вообще не вышептать. Радостно почтового чиновника пропесочили. Сначала Степаныч, потом еще я добавил. Пообещал сжечь его халупу и рассадник насекомых вместе с ним, если еще раз об этой мерзости услышу.

Ехали медленнее. То ли лошади устали, то ли Безсонов решил, что опасный район остался позади и перестал торопиться. Покусанные казаки чесались, ругались и ерзали в седлах. Евграф, которого почему-то зверьки не тронули, шутил и смеялся.

— Расскажи луче, как ты жопой хлебное вино употребил, — огрызнулся кто-то молодым, звонким голосом. И как патефон завел. Кухтерин и так-то за словом в карман не лез, а тут у него просто словоизвержение случилось. Фантазией и воображением мужичка тоже Бог не обидел. Из его рассказа, например, выяснилось, что он сам уговорил нас с сотником сделать ему операцию и даже подбадривал нас в процессе.

— И вот сидю я, значицца, на табурете, а генерал-то наш ну мне на бок водичку холодненьку лить. Щекотна так. Струйками в штаны затекат и по жопе, значица, ратекааат. Я пищать зачал, мол это зазря, вашство, вы шутить изволили над раненым-то! Да и Матрена, мол, гневацца станет, што полы позамочили. А губернатор-то наш, кааак рявкнет, как застрожится. Молчи, грит, дурень! Я те на язву огнебойную водку чистейшу господскую извожу. Матрена, грит, баба глупая — воды те, мужик деревенский, пожалела, а мне бегать к колодцу невместно…

Вот оно как оказывается было! Но вывод, под дружный гогот казаков, под всю историю Евграф подвел политически верный. Наверняка ведь знал, зараза, что мне отлично слышно все.

— Эттак вот, служивые, бывает. Хорошему человеку и барской водки для задницы мужыцкой не жалко. Хотя яб ие родимую, водку сию, луче бы через рот да вовнутрь…

Конвой веселился. Под Кухтеринский сказ, как-то ненавязчиво мимо промелькнуло Покровское и уже скоро на горизонте показалось Антошкино.