— А и найдутся, так и что? Ты же, Ваше превосходительство, поди, по целковому не дашь?!
— Не дам, — согласился я. — А по коричневой дам. И на расходы дам. На телеграф дам, чтоб вести слать — сколько людей набралось, сколько им земли нарезать и чем из инструмента помочь. Читать умеешь, поди?
— Не обучен, — искренне огорчился раненый. — А вот сын к батюшке с иными детишками бегает. Уже и буквицы в слова складывает. Черты карябает.
— А желающих в Сибирь жить поехать, как бы ты собирал?
— А чево тут? К весне поближе бы и поехал. Они, рассейские к весне как раз кору вместо хлеба грызть начинают. Тут землицей их и поманил бы… Только дело сие хитрое. Пачпорта нужно выписать — значит, старосте общинному поклониться. Потом телеги нужны. Лошади. Кормить дорогой странников…
— А ты думал, легкие деньги предлагаю?
— Не серчай, батюшка генерал. Ведаешь же — умишки невеликого я, всяким премудростям не обучен… А только — не видел я легких денег. Бывает, пятак на дороге найдешь, а ить ему тоже поклониться надо. На тебя же, Ваше превосходительство, всю дорогу глядючи, измыслил уже — ты даром-то деньгу не дашь. А и заработать позволишь. Да кажному норовишь посильный труд впенять…
— Бесплатный сыр только в мышеловке.
— То так, батюшка генерал. Мудры слова твои.
— Только, Евграф Николаевич, мало мне тебя одного. Людишек многие тысячи мне нужно. Ты столько за несколько лет не привезешь… Так что до следующей весны предприятие это отложим. А надумаешь, да еще кого на дело подговоришь, так зимой ко мне в Томск приезжай. Там все и обговорим. Сейчас домой?
— Домой, батюшка, домой. Лошадок на почте выберу по отписи ямшыцкой, да и домой. Сенца бы ище прикупить…
— Исправник вопросы задавал?
— Задавал, батюшка. После дохтора сразу и к себе утащил. Ух и хитрый тут исправник, Ваше превосходительство, ух хитрый. Все пальбу твою, батюшка, перечесть хотел. Сколь да куда с ревальверы стреляли, да как последнего ирода минута прошла.
— Рассказал?
— Сказал, как не сказать. От ран, сказал, в глазах ночь настала. Пальбу слыхом слыхал, а видать не видал. Кто, кого, куда, когда — а и не моего ума дело. Душегубцев на тракте поубавилось, то и ладно.
— Хитрый, говоришь… Это хорошо. Это славно… Так ты наказ мой помни. Прочих охотников за людьми подговаривай, да в Томск ко мне приезжай.
Кухтерин ушел. Как поезд, на который ты опоздал. Как последний звонок в школе. Как период в жизни. Бежишь по жизни, все время вперед и вперед, перелистываешь страницы, встречаешь и расстаешься с людьми. И иногда, вот как в тот миг, испытываешь труднообъяснимое сожаление. Оставалось надеяться, что коновод все-таки наберется смелости и соберется меня навестить в Томске. Через год.
Бегут секунды. С легким щелчком открыл крышку тяжелых, серебряных с позолотой карманных часов. Настоящий «Брегет» пропиликал какой-то бравурный марш. Это конечно не мой «Ролекс», с тридцатью двумя бриллиантами, стоимостью в годовой бюджет среднестатистической средней школы. Это раритет. Ручная работа. И старичка-эксперта звать не нужно — здесь сейчас китайцы копировать и штамповать все подряд еще не научились. Заснула в прошлом веке Поднебесная, и не скоро еще чмокнет ее в щечку суженый богатырь. Спи, моя радость, усни. Твое время еще придет.
Несколько минут одиннадцатого, до брифинга с купцами еще масса времени.
Потянулся к письмам, да так и замер с протянутой рукой. В двух шагах от меня, аккуратно расчесанным затылком торчал какой-то тип. А я ведь и не услышал и не увидел его появления. Прямо ниндзя какой-то.
— Позвольте отрекомендоваться, Ваше превосходительство…
— Гм… Минуту, сударь.
Достал из саквояжа пистоль. Проверил заряды и капсюли. Положил на стол рядом с рукой. Не нравится мне такое нахальство — входить без приглашения. Куражится, ну так и я могу. И посмеюсь последним.
— Я полагаю, что вижу перед собой Каинского пристава гражданских и уголовных дел?
Помяни черта…
— Совершеннейше… Исключительно верно, Ваше превосходительство. Губернский секретарь Пестянов, Ириней Михайлович, к вашим услугам.
— Полагаете, мне потребны ваши услуги? Для услуг у меня вот казачок есть, — глаза живые, карие. Понимает, что своим неожиданным явлением меня напугал, и что теперь ему это отзывается. Понимает и всем видом изображает раскаяние. Талантлив, подлец. Не переигрывает, не доводит до абсурда, как Кухтерин. Этакая скромная невинность.
Но ведь врет! Давай, братец, потянись пальцем, почеши свой длинный нос… Ну, вот. Вот и молодец. И я молодец — вычислил опера. Просчитал. Теперь будем удивлять.
— А впрочем… доложите, господин пристав, о ходе розысков беглого преступника Караваева. Попрошу особо отметить — каким именно путем сей варнак был предупрежден. И какие в этом отношении приняты меры.
Рука туземного Шерлока Холмса нырнула в карман. Я поудобнее взялся за рукоять револьвера. Хитрец, говоришь? Пестянов, плавным движением, вытянул на свет, распухший от вложенных листков, блокнот.
— А верно ли, Ваше превосходительство, говорят, будто Вы вот из этого, простите, револьвера, единолично трех разбойников…
Наконец-то! Зря я, что ли, оружие доставал? С каким же наслаждением я процедил в ответ сакраментальную фразу сталинских опричников:
— Здесь вопросы задаю я!
— А?! Да-да, несомненнейше… — а ведь не привык опер, чтоб на его вопросы этак вот отвечали. Ищейка настоящая, породистая! — Мне лишь для полноты картины… Ваше превосходительство позволит ли перейти к докладу?